Неточные совпадения
Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по
части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения французской
литературы, так что мог и любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной
литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.
Это случалось иногда, что Марфенька прочтет ей что-нибудь, но бабушка к
литературе была довольно холодна и только охотно слушала, когда Тит Никоныч приносил что-нибудь любопытное по
части хозяйства, каких-нибудь событий вроде убийств, больших пожаров или гигиенических наставлений.
В трехнедельный переезд до Англии я, конечно, слышал
часть этих выражений, но пропускал мимо ушей, не предвидя, что они, в течение двух-трех лет, будут моей почти единственной
литературой.
Наш небольшой кружок собирался часто то у того, то у другого, всего
чаще у меня. Рядом с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей, новостей и знаний; каждый передавал прочтенное и узнанное, споры обобщали взгляд, и выработанное каждым делалось достоянием всех. Ни в одной области ведения, ни в одной
литературе, ни в одном искусстве не было значительного явления, которое не попалось бы кому-нибудь из нас и не было бы тотчас сообщено всем.
Я нашел тогда свою родину, и этой родиной стала прежде всего русская
литература {Эта
часть истории моего современника вызвала оживленные возражения в некоторых органах украинской печати.
— «Молодой Дикий» [«Молодой Дикий» — неполное название переводного романа: «Молодой дикий, или опасное стремление первых страстей, сочинение госпожи Жанлис; 2
части. М., 1809». На самом деле это сочинение Августа Лежюня.], «Повести Мармонтеля». [«Повести Мармонтеля». — Жан Франсуа Мармонтель (1723—1799), французский повествователь, драматург и историк
литературы.]
Он охотно занимается
литературой, больше по
части повествовательной, но и тут отдает преимущество повестям и романам, одолженным своим появлением дамскому перу, потому что в них нет ничего «этакого».
После маленького рассказика, с воробьиный нос, напишите повестушку, а там глядь — и романище о восьми
частях, как пишет современный король и бог русской изящной
литературы Лев Толстой.
На ее морщинистом лице, хранившем следы былой красивости, неизменно лежало брюзгливо-жадное выражение [Настоящие 13 отрывков составляют лишь
часть дополнений и разночтений, выявленных нами сверкой печатного текста «Мелкого беса» с текстом рукописным, xранящимся в Институте русской
литературы Академии Наук СССР, в архиве Ф. К. Сологуба.
На Россию они взирали с сострадательным сожалением и знания свои по
части русской
литературы ограничивали двумя одинаково знаменитыми именами: Nicolas de Bézobrazoff и Michel de Longuinoff, которого они, по невежеству своему, считали за псевдоним Michel de Katkoff.
Но на самом деле небывальщина гораздо
чаще встречается в действительности, нежели в
литературе.
То же самое явление обезличения несчетное число раз отражалось и на нашей
литературе, и именно по преимуществу на той ее
части, которая провозглашала принципы человечности и была наиболее предана интересам родины.
Директором был определен Кокошкин, а членом дирекции по хозяйственной
части — Загоскин; репертуарным членом был назначен Арсеньев, человек очень любезный и образованный, даже знаток и страстный поклонник греческой
литературы; но в репертуарные дела он не мешался и предоставил их Кокошкину, который, по страстной своей охоте к театру, ревностно занимался репертуарною
частью.
Большая
часть имен остались совершенно неизвестными в
литературе; в «Вечерней заре» можно только отметить Лабзина и Пельского, в «Покоящемся трудолюбце» — Подшивалова, Антонского и Сохацкого.
В нем сосредоточивалось все, что составляло цвет тогдашней
литературы; его издатели были люди, стоявшие по образованию далеко выше большей
части своих соотечественников; стремления их клонились именно к тому, чтобы изобразить нравы современного им русского общества, выставив напоказ и дурное и хорошее.
По этой же
части еще был один важный вопрос, которого, однако, так и не решила
литература.
Да и, кроме того, в отчете министра внутренних дел за 1855 год, в то время, когда в
литературе никто не смел заикнуться о полиции, прямо выводилось следующее заключение из фактов полицейского управления за тот год: «Настоящая картина указывает на необходимость некоторых преобразований в полицейской
части, тем более что бывают случаи, когда полиция затрудняется в своих действиях по причине невозможности применить к действительности некоторые предписываемые ей правила.
Провозгласивши начала, всею публикою давно, в безмолвном соглашении, признанные, она возбудила к себе сочувствие, — но вместе с тем внушила и надежды на что-то большее и высшее; до сих пор надежды эти не исполнены, и
литература обмелела в глазах лучшей
части публики.
Таким образом, несмотря на молчание русской
литературы, молодая, живая
часть общества не переставала развиваться и постоянно старалась идти в уровень с современными требованиями.
Совсем нет; мы хотели только сказать, что так как у нас до сих пор
литература не считалась важной и существенной принадлежностью жизни, то по большей
части никто и не думал делать ее орудием своих планов, никто не обращал внимания на то, служит ли
литература каким-нибудь партиям и каким именно, к чему она расположена, против чего восстает.
С течением времени подобные замечания и указания делаются все
чаще и
чаще, и в этом пока заключается развитие нашей
литературы.
Повторим в заключение, что книжка г. Милюкова умнее, справедливее и добросовестнее прежних историй
литературы, составлявшихся у нас в разные времена, большею
частью с крайне педантической точки зрения. Особенно тем из читателей, которые стоят за честь русской сатиры и которым наш взгляд на нее покажется слишком суровым и пристрастно-неблагонамеренным, таким читателям лучше книжки г. Милюкова ничего и желать нельзя в настоящее время.
Из этой десятой
части половина, наверное, знала еще гораздо раньше то, на что наконец указывает
литература; а из остальных одни прочитали и не согласились, а другие согласились, да поняли по-своему, и хорошо, если хоть десятая доля поняла все как следует.
Большая
часть людей, любящих
литературу, заметит при этом, что в статье нашей вовсе нет критики Марка Вовчка.
Учитель был родом немец, а в то время в немецкой
литературе господствовала мода на рыцарские романы и волшебные повести, — и библиотека, которою пользовался наш Алеша, большею
частью состояла из книг сего рода.
Нет сомнения, что большую
часть писем Станкевича прочтут с удовольствием все, кому дорого развитие живых идей и чистых стремлений, происшедшее в нашей
литературе в сороковых годах и вышедшее преимущественно из того кружка, средоточием которого был Станкевич.
Дикости в проявлениях жизни общественной, разноголосица во всех сферах общества, фанфаронство общим и народным делом, вопросительный знак значительной
части дворянства пред новым экономическим бытом, финансовый кризис, зловещие тучи на окраинах, государственные затруднения, неумелость, злорадство, апатия к серьезному здравомысленному делу, непонимание прямых народных интересов, подпольная интрига и козни, наплыв революционных прокламаций и брань, брань, одна повальная брань в несчастной полунемотствующей
литературе и, наконец, в виде паллиативы, эта безумная и развратная оргия канкана, — вот общая картина того положения, в котором застал Россию 1862 год.
Перевод этот (в шести
частях), по компетентным отзывам образцовый, есть плод труда целой научной жизни и представляет поистине драгоценный вклад в европейскую
литературу.
Взгляните-ка вы на нашу
литературу по
части тюрьмы и ссылки: что за нищенство!
В области этнографической
литературы мы встречаем имя С. Брайловского, объехавшего в 1896 году долины рек Сучана и Судзухе, а в следующем, 1897 году — по поручению губернатора Приморской области занимавшегося переписью туземного населения по побережью Татарского пролива от бухты Терней к югу до залива Ольги. Этот переезд С. Брайловский совершил на лодках и
частью на пароходе. [С. Брайловский. Опыт этнографического исследования. «Живая старина», 1901 г., вып. 2.]
Тогда, то есть во второй половине 60-х годов, не было никаких теоретических предметов: ни по истории драматической
литературы, ни по истории театра, ни по эстетике. Ходил только учитель осанки, из танцовщиков, да и то никто не учился танцам. Такое же отсутствие и по
части вокальных упражнений, насколько они необходимы для выработки голоса и дикции.
Лично я познакомился с ним впервые на каком-то масленичном пикнике по подписке в заведении Излера. Он оказался добродушным малым, не без начитанности, с высокими идеалами по
части театра и
литературы. Как товарища — его любили. Для меня он был типичным представителем николаевской эпохи, когда известные ученики Театрального училища выходили оттуда с искренней любовью к"просвещению"и сами себя развивали впоследствии.
Первые пять лет 60-х годов я провел большею
частью в Петербурге, принадлежал уже
литературе, даже профессионально издавал большой журнал в течение двух с лишком лет, посещал всякие сферы и слои общества и все-таки не встретился с Гончаровым.
По разъяснению г. А. Георгиевского, это должно было идти так, что «дело самосознания каждая местность должна совершить собственными средствами, чрез посредство своей местной
литературы, ибо централизация умственной деятельности есть явление ненормальное и вредное, которое парализует жизнь остальных
частей, стягивая все силы к одному пункту» (ibid., III).
Предоставив всецело своей жене выслушивать комплименты и любезности, рассыпаемые щедрою рукою представителями и представительницами высшего петербургского света по адресу его миллионов, он большую
часть года находился за границей, где, как и дома, свободное от дела время отдавал своей громадной библиотеке, пополняемой периодически выходящими в свет выдающимися произведениями как по всем отраслям знания, так и по
литературе.
Сборища эти прикрывались
литературой, и между самыми
частыми посетителями их было два или три известных поэта — друзья и приятели A. C. Пушкин, Кондратий Рылеев и капитан Александр Бестужев, и многие гвардейские офицеры, более или менее известные за любителей поэзии и
литературы. По тем же сведениям полиции, эти молодые люди принадлежали к либеральной молодежи, называвшейся «Молодою Россиею».